– О чем скрипит потертое седло, Игорь Владимирович?

– Да уж, оно изрядно пообносилось за долгие годы, но пока служит. И шанс проверить в новом деле вроде бы имеется. Написан сценарий по мотивам произведений Александра Дюма. Рабочее название будущего фильма – «Сокровища Мазарини». Дети Портоса, Атоса, Арамиса и д’Артаньяна ищут богатства кардинала, но самостоятельно справиться не могут и призывают на помощь отцов. Придумки есть интересные. Главный вопрос – деньги. Поиск средств пока идет с переменным успехом.

– А великолепная четверка в полном составе тряхнет стариной?

– Иначе нет смысла затевать что-либо: на дело ходим только вместе! Многократно отказывались от участия во всевозможных телешоу и концертах, если кто- то из нашего квартета выпадал. Какой смысл выступать, допустим, без Миши Боярского? И в рекламе миллион раз предлагали сняться, гонорары хорошие сулили, но Мишка принципиальный противник этого.

– Слышу сожаление в голосе.

– Варианты-то были вполне пристойные – мужские часы, парфюм, авторучки, обувь. Не какие-нибудь таблетки от импотенции для стареющих кобелей. Тем более что никому из нашей компании дополнительные стимуляторы пока вроде не нужны…

– Словом, с рекламой по вине Боярского не сложилось.

– Нет, однажды с Валей Смирнитским мы засветились в ролике о сыре.

– Французском?

– Украинском.

– Чем соблазнил вас братский незалежный народ? Наверное, расплатился натурой – горилкой и салом?

– Ага, в шоколаде… Кстати, как-то попробовал этот деликатес в московском ресторане. Вкус у сала получился, прямо скажем, специфический. Впрочем, речь у нас шла не о гастрономии...

Если в порядке эксперимента сняться в рекламе в усеченном составе еще можно, то в фильме – исключено. Один за всех и все за одного! Да и тут есть определенные сложности. Веня Смехов давно работает за рубежом, ставит спектакли по всему миру, в России бывает наездами, но ради «Сокровищ» Атос вроде изъявил готовность изменить планы, найти время для съемок. Нужны лишь конкретные сроки.

– А нужны ли?

– В каком смысле?

– Сколько можно пытаться войти в одну и ту же реку? Наверняка ведь понимаете: успех первой картины не повторить, дубль два не получится. Стоит ли, удачно сыграв когда-то, всю оставшуюся жизнь вспоминать и мучиться?

– А почему вы решили, будто я мучаюсь? Да, не самое большое удовольствие быть заложником однажды созданного образа. Но приходится мириться, поскольку ясно вижу: второй такой роли уже не будет, для многих зрителей я навсегда останусь Арамисом. Но разве это только мой крест? Лет 30 назад вел «Голубой огонек» вместе с популярным польским актером Станиславом Микульским, которого в СССР знали по фильму «Ставка больше, чем жизнь» о разведчике Клосе. Что Станислав прекрасно играл в варшавском театре Гамлета, имел массу других интересных драматических работ, никто в нашей стране не догадывался, но едва ли не каждый видевший Микульского в здании телецентра считал долгом остановиться и сказать: «Капитан Клос!», полагая, что делает актеру приятное. Как же, узнали! Примеров таких – тьма. Леонид Броневой обречен быть Мюллером, Вячеслав Тихонов – Штирлицем, Александр Демьяненко – Шуриком. И это артисты – не чета мне по уровню мастерства и количеству сыгранного. Что тут попишешь? Да, вы правы: хотелось повторения триумфа первой части мушкетерской истории. Поэтому снимали одно продолжение, второе… Мы старались доказать, что все умеем, а в итоге пропала легкость, появилась натужность. Сами поднимали себе планку и не могли ее взять. Вероятно, надо было остановиться, но всякий раз теплилась надежда: а вдруг случится чудо? Словно оправдывались перед зрителями: ребята, извините, что так вышло, сейчас исправимся.

– До сих пор в это верите?

– Наверное, коль рассказываю вам о подготовке к новым съемкам. С другой стороны, мысль, что момент упущен и поезд ушел, посещает все чаще. Но смириться с ней трудно. Преклоняюсь перед мудростью Евгения Ташкова, создателя фильма «Адъютант его превосходительства», имевшего в свое время не менее оглушительный успех, чем «Мушкетеры». На режиссера давили со страшной силой, требовали продолжения, даже присылали готовые сценарии, где Кольцов–Соломин оживает, а мой Микки переходит на сторону красных, но Евгений Иванович категорически заявил: «Никогда!» И оказался прав.

Если бы не роль Арамиса, наверняка многое в моей жизни сложилось бы по-другому. Лучше или хуже – кто знает? Но мне в любом случае грех жаловаться на судьбу. И о съемках в «Мушкетерах» вспоминаю с удовольствием. Мы весело жили, гуляли на широкую ногу. То, что зарабатывали, тут же пропивали. У нас был общий котел, куда сбрасывали все гонорары. Платили по тем временам в общем-то вполне прилично, но денег до следующей получки никогда не хватало, поэтому периодически мы пускались на трюк: становились на колени и ползли к гостиничному номеру, в котором проживала бухгалтер картины. Метрах в пяти от двери начинали горланить какую-нибудь песню. Конечно, женщина не могла устоять перед подобным напором и уступала, выдавала аванс… Много было забавных эпизодов и на съемочной площадке.

– Шпага, которая висит на стене, та самая, арамисовская?

– Нет, это подарок Кати, жены. Киношный клинок, увы, исчез. Точнее, его украли.

– Фанаты?

– Не знаю, они визиток на месте преступления не оставили. Все случилось в Таллине,

где шли съемки картины «Мушкетеры двадцать лет спустя». Реквизит охранял старенький дедушка. Однажды вечером к нему подошли какие-то люди и предложили выпить водки. Дед, не будь дураком, радостно согласился. Махнул стакан и… отключился. Видно, в пойло что-то подмешали. После этого грабители действовали совершенно спокойно. Много разного добра унесли – все шпаги, включая оружие каскадеров из массовки, костюмы Портоса и Атоса… Георгий Юнгвальд-Хилькевич, режиссер картины, потом даже обращался к ворам через газету «Вечерний Таллин», просил вернуть украденное: мол, ребята, мы же для народа стараемся, кино снимаем. Хотя бы форму мушкетеров отдайте, людям играть не в чем.

– Проняло братков?

– Частично. Через пару дней к Боярскому подошел человек и уточнил название гостиницы, где мы проживали. Вечером портье передал Мише сверток, в котором лежала его шпага.

– Только д’Артаньяна уважили?

– Получается, так. Жаль, конечно, пропавшее. Клинки ведь делали на заказ в Ленинграде, специально для каждого вытачивали, даже инкрустировали стразами под драгоценные камни… В итоге же нам ничего не оставалось, как экстренно добывать новое оружие. И опять-таки без братков не обошлось. Неподалеку от Таллина располагалась тюрьма, постояльцы которой за сутки изготовили пятьдесят шикарных шпаг. Но! Это было настоящее холодное оружие, заточенное, как бритва. Как с таким появляться на съемочной площадке? Неловкое движение, и партнер может навсегда остаться инвалидом. Словом, потом еще пару дней половина нашей группы сидела на корточках и старательно растачивала лезвия, тупила их. Но и это не конец истории. Зэки не ограничились клинками и сделали каждому из мушкетеров по пистолету на память.

– Боевому?

– Почти. За шпаги директор картины расплатился чаем и спиртным: первый пошел заключенным на чифирь, второй – начальству. Кроме того, руководство зоны попросило дать концерт для местной публики. После выступления нам и вручили по эксклюзивному презенту: одному достался вальтер, другому – парабеллум... Это были зажигалки, внешне напоминавшие пистолеты. Потом специалисты объяснили: в руках мастера игрушка за полчаса превращалась в настоящее оружие. Элементарно! Менялась маленькая деталь – и все. А что вы думаете? В зонах фантастические умельцы сидели, они, наверное, и самолет из подручного материала собрали бы, если бы кто попросил. В той же таллинской колонии, которую мы посещали, начальнику перед выходом на пенсию преподнесли автомат ППШ в рабочем состоянии. С таким воевали на фронтах Великой Отечественной. Вставляй магазин с патронами и стреляй.

Пистолет долго лежал у меня в квартире на Ордынке, потом сдуру похвастался перед гостями, и его сперли. Может, и к лучшему. Оружие незачем хранить в доме.

– Как бы чего не вышло?

– Ну да. Я ведь псих по жизни. Точнее, в последние десять лет стал особенно нервным. Переживаю из-за скверного нрава, корю себя, но толку никакого – сдержаннее не становлюсь. Говорят, у всех с возрастом характер портится, значит, я в этом смысле не исключение. Раздражаюсь без особого повода, замечаний не выношу, завожусь с полуоборота. Из-за этого, например, машину не вожу. Если кто-то грубо подрежет или как-то еще правила нарушит у меня под носом, запросто могу врезаться. В ближайший столб. Со всей дури. Специально. Чтобы разрядиться и выпустить пар. Слава Богу, супруга отличается замечательным умением управлять автомобилем, Катя выполняет обязанности домашнего шофера, за что бесконечно ей благодарен. Если жена занята, лучше такси вызову или на общественном транспорте прокачусь. Так всем спокойнее…

– Но в публичных местах вас наверняка узнают. Не реагируете на косые взгляды, кожа успела задубеть за столько лет?

– Нет, повышенное внимание по-прежнему раздражает. Не люблю, когда навязчиво пристают, за руку хватают, начинают тянуть в ближайшую кафешку и предлагать сто грамм. Выпивать предпочитаю с кем хочу и когда хочу. Чаще всего люди не понимают этого, продолжают настаивать, потом обижаются, в бутылку лезут: «Ну ты, артист! Зазнался, народом брезгуешь». Не терплю, когда хамят. Отвечаю адекватно. Такие выяснения отношений неоднократно завершались в ближайшем отделении милиции. Меня, правда, всегда сразу отпускали.

– Милиционеров вы вроде бы не играли?

– Зато пограничником был. После фильма «Государственная граница» много ездил по заставам, выступал с шефскими концертами. Два года назад даже получил за это орден «Меценат» – «Серебряный крест». Но дело не в награде, мне доставляло искреннее удовольствие общаться с ребятами. Не в обиду другим родам войск будет сказано, именно пограничников считаю армейской элитой. В свое время я ведь тоже собирался служить на границе. Сам попросился бы туда, если бы не поступил в театральный. У меня даже собака была специально обученная. Восточноевропейская овчарка по кличке Карай, родственник знаменитого Ларса, снимавшегося в фильме «Ко мне, Мухтар!» Псину мне подарили на день рождения, когда учился в девятом классе. Карай прошел курс служебного собаководства, мы настраивались вместе Родину защищать. Потом началась учеба в институте, и на собаку оставалось все меньше времени. Мама тогда жила в другом городе, дедушка с утра до ночи пропадал на работе в органах госбезопасности, и заботы о Карае легли на плечи бабушки. Так долго продолжаться не могло. Через три года я отдал пса в МУР. Он служил в угрозыске верой и правдой, имел медали за задержание особо опасных преступников.

– А по-другому, извините, не получалось? Чтобы не сдавать друга.

– Это был единственный выход. Я даже в питомник не ездил, не мог себя заставить. Сперва хотел навестить, но проводник отсоветовал, мол, зачем психику Караю травмировать…

– Больше не заводили собак?

– У меня много их было, самых разных пород. Это же мой знак гороскопа. Ни с одним псом ни разу в жизни не поссорился. Иногда встречаю на улице волкодава и начинаю гладить его по голове. Хозяева чуть в обморок не падают: «Что вы делаете?! Он чужих к себе не подпускает и вас сейчас порвет!» А я только посмеиваюсь в усы…

– Значит, людей, Игорь Владимирович, вы сторонитесь, а к незнакомым собакам пристаете?

– Не надо делать из меня такого уж человеконенавистника. Может, я больше всего не других, а себя не люблю, откуда вы знаете? Поэтому и в депрессию периодически впадаю. Чтобы выйти из такого состояния, помощь посторонних мне не нужна. Главное – не трогайте, оставьте на время в покое.

– Теперь не тронут. Покойтесь в свое удовольствие на пенсии. Имеете право на заслуженный отдых.

– Вообще-то я уже шесть лет как пенсионер. Правда, не по возрасту, а по инвалидности.

– Издержки профессии?

– Все вместе. Если без лишних подробностей, причина в серьезном заболевании сосудов.

– И какое содержание положило вам государство, сколько отстегнуло от щедрот?

– Около четырех тысяч рублей в месяц… Только не вынуждайте жаловаться. На советскую власть, демократическую, капиталистическую. Живу, как умею, ни у кого ничего не прошу. Правда, иногда люди сами протягивают руку. Некоторое время назад прошла газетная публикация, где рассказывалось о моей болезни, о перенесенных сложных операциях. Вскоре после этого дома раздался телефонный звонок из Турции от нашего соотечественника. Человек попросил назвать домашний адрес: мол, хочу прислать вам презент к празднику. Я удивился, но отказываться не стал, предложив, правда, отправить все на Союз кинематографистов. Вскоре позвонили уже с Васильевской: «Игорь, приходи за посылкой из Стамбула». Меня ждала коробка с лекарствами. В России они не продавались, считались жутким дефицитом. Врачи долго изумлялись: «Где достал?»

– До сих пор не знаете имени благодетеля?

– Позже выяснил, когда стали приходить ежемесячные переводы на энную сумму денег. Я отказывался принимать их, пока не договорился с отправителем, что беру в долг, с возвратом. Вернул ей все, до последнего цента.

– Ага, ей! Так и знал: в этой истории тоже без «ля фам» не обошлось.

– Ну да, моей благодетельницей была женщина. Куда нам, мужикам, без них?

– Вижу, скрипящее седло вам не помеха, Игорь Владимирович.

– Не мною сказано: старый конь борозды не испортит. Кстати, знаете, чем Миша Боярский мотивировал согласие принять участие в съемках «Сокровищ Мазарини»? Хочу, говорит, посмотреть, как Старыгин на лошадь взбираться станет.

– А личная сивка-бурка у вас когда-нибудь была?

– В детстве. На лето меня всегда отправляли в деревню к двоюродной бабушке в Рязанскую губернию. Жил там по соседству дядя Гриша, работавший экспедитором на заводике по производству лимонада. Каждый день он перевозил ящики с готовой продукцией со склада в магазин. Однажды предложил: «Хочешь, Игореха, прокатиться?» Кто же откажется-то? Так лет в шесть от роду я впервые проехался верхом на коне, пусть и впряженном в телегу. Потом много раз дядя Гриша брал меня с собою, и в какой-то момент я даже стал относиться к лошади как к своей. А недавно мы с Катей были на Арбате и наблюдали за предприимчивыми ребятами, усаживавшими всех желающих на коня и делавшими фотографии на память. Я подумал: может, тряхнуть стариной? Затем подошел поближе, увидел, что стремя находится на уровне моего живота, и задумался: «Господи, как же мне удавалось забираться на такую высоту?» Словом, решил не позориться на глазах у публики. Представляете картину? Арамис грохается наземь. Вот смеху-то было бы…