Миша Боярский от радости чуть не упал в обморок
— Вениамин Борисович, вас давно не было видно в кино...
— Без киносъемок я спокойно жил четыре года, а потом на меня напала охота что-то сыграть на экране. И я с большим удовольствием снялся подряд в пяти или шести многосерийных фильмах. В «Предлагаемых обстоятельствах» я играю режиссера, с убийства которого начинается расследование. А главную роль сыграла Марина Неелова.
— А «Возвращением мушкетеров» вы довольны?
— Сравнивать новую ленту с тем первым замечательным фильмом, наверное, не стоит. Скажу лишь, что я был благодарен судьбе за возможность снова встретиться на одной площадке со своими старыми товарищами по кинооружию. А совсем недавно мы с Валентином Смирнитским вспомнили о юбилее Боярского и специально приехали в Питер, чтобы его поздравить. Миша был так рад, что чуть не упал в обморок! На троих разделили мы и великое горе утраты нашего Арамиса — Игоря Старыгина.

Начинал в Доме пионеров
— Как вы стали актером?
— Это было на улице Дурова в здании знаменитого «Уголка зверей дедушки Дурова». Сейчас у этого театра два здания, а раньше в одном из них был Дом пионеров. Там был драмкружок, в котором начинали очень многие хорошие люди, например Виктор Коршунов или ныне покойный Геннадий Бортников. Приходила на занятия в этот драмкружок и Татьяна Лаврова, изумительная актриса «Современника» и МХАТа. Все мы жили в очень насыщенном поле любви к театру.
— Почему же сегодня вы больше работаете как писатель, режиссер и телеведущий?
— Недавно у меня полтора месяца продолжалась, как я ее в шутку называю, «болдинская зима», во время которой я сочинил по заказу издательства «Время» третий томик к моему уже вышедшему двухтомнику. В него вошли четыре мои пьесы, одна из которых — по Андерсену, другая по любимому всеми аудиодиску «Али-Баба и сорок разбойников». А вокруг этих пьес — проза, рассказы о времени, о людях и моих друзьях-актерах. Но актерское дело забросить невозможно, потому что я весь состою из этой своей главной болезни. И книги мои — тоже все в жанре разговорной прозы. Как и у Гумилева, моим Богом является слово: «И в Евангелии от Иоанна сказано, что слово это Бог». Как актер я не был собой доволен до тех пор, пока не соединил слово и сцену. Это случилось в Театре на Таганке…
— У Юрия Любимова?
— Да. Я ведь уже собирался уходить из актеров, но меня, слава богу, вынесло на волне сделанного Любимовым открытия нового жанра, который называется «поэтический театр». Сначала это были стихи Андрея Вознесенского, потом — поэты времен войны в спектакле «Павшие и живые», затем спектакль «Послушайте!» о Маяковском. Сценарий этого спектакля написал я. Слово и актерство для меня по-прежнему рядом, хотя я давно уже не служу в этом театре.
— Не жалеете ли, что покинули Таганку?
— У театра всегда короткий срок жизни, о чем я и пишу в первом томике моего недавно вышедшего двухтомника «Та Таганка». Той Таганки уже нет, и так распорядились небеса, что я в свое время получил возможность проявиться как режиссер. Мои спектакли шли и в Санкт-Петербурге, и в Америке, и в Германии...

Мечтаю начитать Ветхий Завет
— Создавая сегодня аудио-книги, вы тоже работаете актером?
— Конечно. В издательском доме «Союз» набралась уже огромная библиотека начитанных мною книг. В их числе роман Хемингуэя «По ком звонит колокол», «Пятая гора» Пауло Коэльо, «Три мушкетера» Дюма-отца... Мой роман с микрофоном продолжается и сегодня. Мечтаю, например, прочесть Ветхий Завет.
— Было ли у вас что-то подобное в кинематографе?
— Да, и самым интересным опытом в кино у меня как раз была жизнь за кадром. Например, мне очень понравилось читать стихи и прозу за кадром фильма «Поздний ребенок» Константина Ершова.
— А что вы поставили на сцене как режиссер?
— Я навсегда предан вахтанговской школе, то есть системе режиссерского показа. Так вышел очень дорогой для меня спектакль «Самоубийца» Алексея Бородина в РАМТе.