– Михаил Сергеевич, вы не изменяете Санкт-Петербургу – не переезжаете в Москву, как это сделали многие ваши коллеги…
– Я коренной ленинградец. После войны мы все – родители, бабушка,
старший брат и я – жили в коммунальной квартире на Гончарной улице,
недалеко от Московского вокзала в 16-метровой комнате. Хорошо было!
Кроме нас там жили еще 3 семьи, вода была холодная, а вместо парового
отопления печка. Я не знал, что бывает по-другому, и мне все нравилось!
Только потом мы получили 2-комнатную квартиру.
– Сейчас у вас есть прекрасные апартаменты на набережной Мойки, рядом с Эрмитажем.
– Да. Для своих домочадцев я смог создать условия, когда они ни в
чем не знают недостатка: ни в еде, ни в питье, ни в одежде, живут в
хорошей квартире, имеют возможность путешествовать по миру, ходить на
самые престижные премьеры.
– Жить в достатке в семикомнатной чудо-квартире – это ли не
протест против стесненных условий жизни вашей молодости? Знаю, сыну вы
сознательно приобрели дорогую машину «Крайслер», когда он еще учился в
музыкальной школе.
– Считаю, что поступил правильно. Сын должен иметь абсолютно все,
чтобы не отвлекало его от главного: от учебы и самосовершенствования.
– Чем занимаются дети?
– Лиза второй год учится в театральном институте на курсе Льва
Додина. У нее есть азарт, желание стать актрисой. Она тоже родилась за
кулисами театра, знает все его тайны, но сумеет ли проявить свою
индивидуальность – покажет, как ни банально это звучит, время. Лиза у
нас натура эмоциональная. Сергей, как и положено парню, более
сдержанный, даже скрытный. Но тем не менее записал и сейчас выпускает в
продажу пластинки, где он автор музыки, слов и исполнитель песен.
Сейчас у Сережи такой период, что он хочет попробовать себя во всем.
Например, учится у Владимира Бортко на режиссуре. Но актером, клянется,
не станет никогда. Насмотревшись, видимо, на мой тяжелый труд, он
понял, что ему работать в таком ритме не по силам. И он, конечно, прав.
Я могу пахать 24 часа в сутки и подряд несколько недель.
– Нормальные 7–8 часов ежесуточного сна – это для вас из разряда утопии?
– Когда у меня спокойная жизнь, когда я дома, то раньше
полчетвертого утра спать не ложусь. В квартире уже давно тихо, я
досматриваю последние передачи, пью кофе с молоком, проглатываю
снотворное, которым забиты мои карманы, беру недочитанную книгу –
сейчас это «Фауст» Гете, – и приходит сон. Если надо встать в 8 утра,
значит, встаю в 8 и никаких проблем не испытываю. В сон меня тянет
чудовищно в 5–7 часов вечера. Если есть спектакль или концерт, я себя,
естественно, перебарываю.
– К концертам, спектаклям как-нибудь готовитесь?
– Никогда и никак. Я просто знаю, что сегодня спектакль – и этого
мне достаточно. Я могу играть в шахматы, читать анекдоты в журнале,
разговаривать о футболе, но стоит меня вызвать на сцену – и все, я
готов.
– Расскажите, наконец, историю о том, как вы получили роль Д’Артаньяна в фильме «Д’Артаньян и три мушкетера».
– Режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич на роль гасконца утвердил
Александра Абдулова, весьма удачно прошедшего кинопробы. Я же опаздывал
на пробу Рошфора. Прямо из аэропорта, быстро переодевшись в костюмерной
«Мосфильма» мушкетером, помчался в павильон. Я тяжело дышал, глаза мои
сверкали от гнева на самого себя – так утверждали те, кто меня видел в
этот момент. На студии воцарилась тишина – так, видимо, съемочная
группа выразила свое восхищение. Режиссер без всяких проб отдал мне
предпочтение.
– Рассказывают, что энергия ваша била ключом – делали лишние
прыжки с пятнадцати метров высоты без дублеров. А, отчаянно фехтуя,
наткнулись на шпагу «противника» и проткнули себе верхнее небо?
– Тогда за каскадерский трюк платили по 50 рублей. Я был молод,
хотелось «напрыгать» на хороший стол в «Арагви», чтобы угостить своих
новых друзей, в частности Сашу Абдулова. Но зря старался – оплачивался
только первый прыжок. А со шпагой было очень серьезно… Острый клинок не
дошел до мозга 1,5 см. Очнулся я в реанимации. Опасаясь самого худшего,
вызвали мою маму. Однако через неделю я сбежал из больницы на съемки.
– Говорят, в Москве вы за одну ночь работаете в 3–4 казино?
– Пою в казино Москвы и не вижу в этом ничего зазорного. Выступая
перед людьми, я получаю удовольствие и, надеюсь, доставляю удовольствие
публике, судя по аплодисментам. Зарабатывая хорошие деньги, я получаю
свободу.
– Не верю, что после концерта не заходите в игровой зал и не играете в рулетку. Большие деньги оставляете?
– Придерживаюсь нормы. Как, впрочем, и в выпивке.
– Жизнь заставила отказаться от любимой русской привычки. Тяжело это далось?
– И вспоминать не хочу. Кодирования не помогали – только сила воли.
Живу с ощущением, что чего-то важного в жизни лишился. Без алкоголя
жизнь вся в черно-серой гамме… Но привыкаю. Может, до следующего своего
скорого поезда, а пока хочу пожить на своей станции.
– Вы преклонялись перед «Битлз» еще в 60-х годах, летом вы побывали на концерте Пола Маккартни. Ваши ощущения?
– «Битлз» – это божественное проявление, оказавшееся в одно время и
в одном месте – в маленьком английском портовом городишке. Каждый в
отдельности они значат гораздо меньше, чем все вместе, – как разжатый
кулак! Когда они распались, это стало очевидным. Джон и Пол – просто
фантастика. А при поддержке Ринго и Джорджа – чудо. «Битлз» – это
полная гармония, совпадение поэзии, музыки, молодости, азарта, тембра.
Это явление так никто точно и не смог объяснить. Что касается Пола
Маккартни, то он, как мне кажется, лучший композитор последнего
столетия. И то, что я имел честь встретиться с этим человеком и слушать
его концерт, для меня – апогей моих музыкальных пристрастий. Лучшего я
ничего не встречал в своей жизни. Я с ним общался два дня.
Подтвердилась истина – чем талантливее человек, тем он скромнее.
– Многие к вашей внешности относятся с иронией. Как сложился ваш имидж?
– Это получилось спонтанно – после того, как я начал петь
романтические песни из «Трех мушкетеров», «Собаки на сене». Если мне
надоест мой образ, все сброшу, и даже побреюсь наголо… «Умей быть
новым, не будучи странным!» – так говорили философы в древности. Был
однажды приглашен на день рождения к Владимиру Владимировичу Путину.
Пришел без шляпы – в модном костюме и при галстуке. «Почему без шляпы?
– спросил Владимир Владимирович. – Будь таким, какой ты есть».
– Вы упомянули нашего президента. Я слышал, что вы с ним на дружеской ноге…
– Наши отношения скорее приятельские. Но дружба… Дружба – вещь
редкая, эксклюзивная. Когда Путин работал заместителем питерского мэра,
наше общение было теплым, ненавязчивым, товарищеским. Мы говорили о
футболе, театре, погоде, о чем угодно.
– Как вы называете президента?
– Конечно, Владимир Владимирович.
– А он вас – Михаил Сергеевич?
– Нет, я для него Михаил. Однажды он меня попросил: «Не называй меня
Владимир Владимирович». Я ответил, что пойму, когда это можно будет
сделать.
– Что вы желаете себе в свои зрелые 55?
– Зреть и дальше. Грустно становится, что нет уже многих – и Олега
Даля, и Олега Ефремова, Высоцкого. Тех, кого помнит мир. Как Пушкин
писал: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я Лирой
пробуждал». Это Пушкин, а я – что… пою в своем Отечестве. Мне
достаточно, чтобы хотя б не проклинали… И чтобы дети, и внуки были бы
счастливы.
|