Атос знал д'Артаньяна, пожалуй, лучше, чем сам д'Артаньян. Он знал, что ему достаточно заронить в изобретательный ум гасконца какую-нибудь мысль, подобно тому как достаточно бросить зерно в тучную и плодоносную почву. Поэтому он совершенно спокойно отнесся к тому, что его друг пожал плечами и поехал рядом с ним, разговаривая о Рауле — разговор, который, как помнит читатель, при других обстоятельствах остался незаконченным.
Уже наступила ночь, когда прибыли в Тэрск. Четверо друзей делали вид, что не обращают никакого внимания на меры предосторожности, которые принимались по отношению к королю. Они остановились в частном доме, и так как им каждую минуту приходилось опасаться за самих себя, они расположились все в одной комнате, обеспечив себе выход на случай нападения. Слуг разместили каждого на своем посту. Грилю улегся на соломе у дверей.
Д'Артаньян был задумчив и, казалось, утратил на время свою обычную словоохотливость. Он не говорил ни слова и только насвистывал, прохаживаясь между постелью и окошком. Портос, по обыкновению ничего по замечавший, все досаждал ему вопросами. Д'Артаньян нехотя отвечал, а Атос и Арамис переглядывались и улыбались.
Хотя за день друзья очень устали, все они спали очень плохо, за исключением Портоса, у которого сон был такой же мощный, как и аппетит.
На следующее утро д'Артаньян встал первым. Он уже побывал на конюшне, осмотрел лошадей и отдал распоряжение относительно предстоящего путешествия, — а Атос в Арамис все еще не проснулись, Портос даже блаженно храпел.
В восемь часов утра все тронулись в путь в том же порядке, как и накануне. Только д'Артаньян покинул своих друзей и подъехал к Грослоу, чтобы возобновить знакомство, завязавшееся накануне.
Пуританский офицер, которому похвалы его нового знакомого приятно щекотали самолюбие, встретил его с любезной улыбкой.
— Право, дорогой капитан, — сказал ему д'Артаньян, — я очень счастлив, что нашел наконец человека, с которым могу говорить на моем родном языке. Мой друг дю Валлон — человек очень угрюмого характера; из него клещами не вытянешь и четырех слов в сутки, что же касается двух наших пленников, то они, понятно, не очень расположены разговаривать.
— Они, кажется, заядлые роялисты? — заметил Грослоу.
— Вот именно. Тем больше у них причин злиться на нас за то, что мы взяли в плен Стюарта, которого, смею надеяться, там ожидает славная расплата.
— Еще бы! — усмехнулся Грослоу. — Для этого мы и везем его в Лондон.
— И, надеюсь, не спускаете с него глаз?
— Еще бы! Вы видите, у него поистине королевская свита, — прибавил, смеясь, офицер.
— Да, конечно. Ну, днем-то нечего бояться: не убежит. А вот ночью…
— Ночью я усиливаю охрану.
— А как же вы стережете его?
— Восемь человек находятся безотлучно в его комнате.
— Черт возьми, крепко сторожите! — заметил д'Артаньян. — Но, кроме этих восьми человек, вы, вероятно, ставите стражу и снаружи? Знаете, в таких случаях чем больше предосторожностей, тем лучше. Подумайте, какой у вас пленник!
— Ну, вот еще! Скажите на милость, что могут сделать двое невооруженных людей против восьми вооруженных?
— Как двое?
— Да король и его камердинер.
— Значит, вы позволяете камердинеру всегда быть при нем?
— Да, Стюарт просил, чтобы ему была оказана такая милость, и полковник Гаррисон согласился. Так как он король, то, видите ли, он не может ни одеться сам, ни раздеться.
— Ах, капитан, — воскликнул д'Артаньян, решив опять подогреть английского офицера лестью, которая ему раньше так хорошо удалась, — право, чем больше я вас слушаю, тем больше поражает меня та легкость и изящество, с какими вы говорите по-французски. Конечно, вы провели три года в Париже, но если бы я прожил в Лондоне всю жизнь, я все же не научился бы сверить по-английски так же хорошо, как вы по-нашему. Чем вы занимались в Париже?
— Мой отец коммерсант, и он поместил меня к своему компаньону, а тот, в свою очередь, послал моему отцу своего сына, — так уж водится в торговом мире.
— А что, капитан, понравился вам Париж?
— Да, но только вам, французам, следовало бы устроить революцию вроде пашей, не против короля — он еще ребенок, а против этого плута итальянца, который, говорят, любовник вашей королевы.
— О, я с вами совершенно согласен, и это нетрудно было бы сделать, если бы только у нас нашелся десяток таких офицеров, как вы — без предрассудков, решительных и неподкупных. О, мы быстро расправились бы с Мазарини и так же притянули бы его к ответу, как вы вашего короля!
— А я думал, — сказал офицер, — что вы состоите на службе у Мазарини и что это он послал вас к генералу Кромвелю.
— Вернее сказать, я состою на службе у короля, но, узнав, что кардинал собирается послать кого-нибудь в Англию, я добился того, что послали именно меня, так как я горел желанием повидать гениального человека, который держит сейчас в руках судьбы трех королевств. И потому, когда он предложил мне и моему другу дю Валлону веяться за оружие в защиту старой Англии, — вы знаете, как мы отнеслись к этому предложению.
— Да, я знаю, что вы сражались рядом с Мордаунтом.
— Я беззаветно предан ему. Это прекрасный, храбрый молодой человек.
Вы видели, как он ловко свалил своего дядю?
— Вы его лично знаете? — спросил офицер.
— Очень хорошо; могу даже сказать, что мы с ним очень близки. Дю Валлон и я прибыли вместе с ним из Франции.
— Я слышал, будто вы что-то уж слишком долго заставили его ждать вас в Булони.
— Что поделаешь? — сказал Д'Артаньян. — Я был, как и вы, в конвое короля.
— Ага! — сказал Грослоу. — Какого короля?
— Да нашего, черт возьми. Малютки-king Людовика Четырнадцатого.
Д'Артаньян снял шляпу. Англичанин из вежливости сделал то же.
— А сколько времени вы охраняли короля?
— Три ночи, и, право, я с удовольствием вспоминаю об этих почах.
— Разве маленький король такой милый ребенок?
— Король?.. Да он преспокойно спал.
— Так что же вас развлекало?
— А то, что мои друзья, офицеры гвардии и мушкетеры, приходили ко мне, и мы проводили ночи в игре с выпивкой.
— Ах да! — со вздохом сказал англичанин. — Это правда! Вы, французы, веселые ребята.
— А разве вы не играете, когда находитесь на дежурстве?
— Никогда, — ответил англичанин.
— В таком случае вам должно быть очень скучно. Жалею вас, — заметил Д'Артаньян.
— Это правда, — продолжал офицер, — я всегда с ужасом жду своей очереди. Это очень долго — целую ночь не спать.
— Да, когда сидишь целую ночь один или с дурачьем солдатами. Но если с тобой сидит веселый партнер, золотые катятся по столу, кости стучат, тогда ночь пролетает незаметно, как сон. Значит, вы не любите играть?
— Напротив.
— В ландскнехт, например?
— Я обожаю эту игру, и во Франции играл почти каждый вечер.
— А в Англии?
— В Англии я еще ни разу не держал в руках ни костей, ни карт.
— О, как мне жаль вас! — воскликнул д'Артаньян с искренним сочувствием.
— Слушайте, — сказал англичанин, — сделайте одну вещь.
— Какую?
— Завтра я буду на дежурстве.
— Около Стюарта?
— Да. Приходите ко мне, и проведем ночь вместе.
— Невозможно.
— Невозможно?
— Никак.
— Почему это?
— Мы каждый вечер составляем партию с дю Валлоном. Иногда не спим всю ночь напролет. Сегодня, например, мы с ним играли до утра.
— Так что же?
— То, что ему будет скучно, если я не составлю ему партию.
— А он рьяный игрок?
— Я видел, как он до слез хохотал, проигрывая две тысячи пистолей.
— Так приводите его с собой.
— Но как же это можно сделать? А наши пленники?
— Ах, черт возьми, это правда! — заметил Грослоу. — Так пусть их постерегут ваши слуги.
— Чтобы они удрали! — сказал Д'Артаньян. — Покорно благодарю.
— Значит, это знатные лица, раз вы ими так дорожите?
— Еще бы! Один — богатый дворянин из Турепи, а другой — рыцарь мальтийского ордена, из очень знатного рода. За каждого из них мы выговорили себе по две тысячи фунтов стерлингов по прибытии во Францию. Мы ни на минуту не хотим упускать из виду этих людей, так как наши слуги знают, что они миллионеры. Мы их слегка обыскали, когда брали в плен, и скажу вам по секрету, что их-то денежки мы с дю Валлоном и проигрываем друг другу каждую ночь. Но может случиться, что они припрятали какой-нибудь драгоценный камень или редкостный брильянт, и поэтому мы с моим приятелем, как скряги, храним свое сокровище, не оставляя его ни на минуту. Мы глаз не спускаем с этих людей, и когда я сплю, дю Валлон бодрствует.
— Вот как! — сказал Грослоу.
— Вы понимаете теперь, что заставляет меня отклонить ваше любезное приглашение, как бы мне ни хотелось принять его. Играть почти каждую ночь и все с одним и тем же партнером — скучновато; шансы постоянно уравниваются, и по прошествии месяца оказывается, что ты не выиграл и не проиграл.
— Ах, — проговорил со вздохом Грослоу, — есть вещь более скучная: это — совсем не играть.
— Согласен, — сказал Д'Артаньян.
— Но скажите, — начал опять англичанин, — ваши пленники — опасные люди?
— В каком смысле?
— А так: способны они взбунтоваться?
Д'Артаньян расхохотался.
— Вот еще что надумали! — воскликнул он. — Одного трясет лихорадка, которую он заполучил в вашей прекрасной стране, а другой — мальтийский рыцарь — тих и робок, как девушка. К тому же для большей безопасности мы отобрали у них все оружие, до перочинных ножей и карманных ножниц включительно.
— В таком случае приводите их с собой, — сказал Грослоу.
— Как, вы хотите?.. — изумился Д'Артаньян.
— Да, у меня восемь человек.
— Ну и что же?
— Четверо будут сторожить их, а другие четверо — короля.
— А ведь правда, — проговорил Д'Артаньян, — это можно сделать; только это причинит вам много хлопот.
— Пустяки! Приходите только, вы увидите, как все хорошо устроится.
— О, об этом я не беспокоюсь, — сказал Д'Артаньян, — такому человеку, как вы, можно слепо довериться.
Выслушав лестное замечание д'Артаньяна, английский офицер самодовольно усмехнулся: ею тщеславие было удовлетворено, а сердце вполне завоевано льстецом.
— Но, — сказал д'Артаньян, — я думаю, ничто нам не помешает начать сегодня же вечером.
— Что именно?
— Нашу партию.
— Конечно, ничто, — сказал Грослоу.
— В самом деле, приходите сегодня вечером к нам, а завтра мы вам отдадим визит. Если что-нибудь вам не понравится в наших пленниках, которые, как вы знаете, отъявленные роялисты, то можно отменить завтрашнюю встречу, и мы просто проведем приятно сегодняшнюю ночь.
— Чудесно. Сегодня вечером я у вас, завтра у Стюарта, послезавтра у меня.
— А там уже и в Лондоне. Черт побери, — воскликнул Д'Артаньян, — вы видите, что всюду можно проводить время весело и приятно!
— Да, особенно когда встретишься с французами, и к тому же такими, как вы, — подтвердил Грослоу.
— А главное — как дю Валлон, вы увидите, что это за молодчина. Он отчаянный фрондер и ненавидит Мазарини, которого однажды едва не прикончил. Им потому и дорожат, что боятся его.
— Да, — сказал Грослоу, — у него славное лицо, и хотя я его еще не знаю, но он мне очень понравился.
— Что же будет, когда вы его узнаете? Кстати, он, кажется, зовет меня. Извините, мы с ним такие друзья, что он не может долго оставаться без меня. Разрешите откланяться?
— Конечно.
— Итак, до вечера.
— У вас?
— У меня.
Они раскланялись, и Д'Артаньян вернулся к своим товарищам.
— О чем вы там толковали с этим бульдогом? — спросил Портос.
— Друг мой, прошу не выражаться так о капитане Грослоу: это один из лучших моих друзей.
— Один из ваших друзей? — спросил Портос. — Этот убийца мирных поселян?
— Тише, дорогой Портос. Это правда, Грослоу немного горяч, но я открыл в нем два прекрасных качества — он глуп и тщеславен.
Портос вытаращил глаза от изумления, Атос и Арамис с улыбкой переглянулись: они хорошо знали, что д'Артаньян ничего не делает попусту.
— Впрочем, — продолжал Д'Артаньян, — вы будете иметь случай оценить его сами.
— Как так?
— Я представлю его вам сегодня вечером; он придет к нам играть в ландскнехт.
— Ого! — воскликнул Портос, и глаза его загорелись. — А он богат?
— Он сын одного из самых крупных коммерсантов Лондона.
— И он умеет играть в ландскнехт?
— Обожает.
— А в бассет?
— Это его страсть.
— А в бириби?
— Знает до тонкости.
— Отлично, — сказал Портос, — мы проведем приятную ночь.
— Тем более приятную, что за ней последует другая, еще более приятная.
— Как так?
— Сегодня он играет у нас, а завтра мы у него.
— Где это у него?
— Я вам после скажу. Теперь же позаботимся о том, чтобы достойно принять Грослоу. Сегодня к ночи мы будем в Дерби; пусть Мушкетон едет вперед, и если найдется хоть одна бутылка вина в целом городе, пусть он купит ее. Недурно было бы также, чтобы он приготовил маленький ужин, к которому вы, Атос, не притронетесь, потому что у вас лихорадка, а вы, Арамис, потому, что вы мальтийский рыцарь, которому наши вольные солдатские разговоры противны и заставляют вас краснеть. Слышите вы, что я говорю?
— Слышать-то слышу, — сказал Портос, — но черт бы меня побрал, если я хоть что-нибудь понимаю.
— Друг мой Портос, вы знаете, что по отцу я происхожу от пророков, а по матери — от сивилл, и потому я говорю только загадками и притчами; имеющий уши да слышит, а имеющий глаза да видит. В данную минуту я не могу вам больше ничего сказать.
— Действуйте, мой друг, — сказал Атос. — Я уверен, что все, что вы делаете, хорошо.
— А вы, Арамис, того же мнения?
— Совершенно того же, дорогой д'Артаньян.
— Ну и слава богу, — сказал Д'Артаньян. — Вот истинно верующие, для которых приятно совершать чудеса. Не то что этот маловерный Портос, которому предварительно надо все увидеть и потрогать рукой.
— Это правда, — лукаво заметил Портос, — я очень недоверчив.
Д'Артаньян хлопнул его по плечу, и так как в это время приехали к месту завтрака, разговор прервался.
Около пяти часов вечера, как было условленно, Мушкетона выслали вперед. Мушкетон по-английски не говорил, по, попав в Англию, он заметил, что Гримо в совершенстве заменяет слова жестами. Он стал учиться у Гримо и в несколько уроков благодаря таланту учителя достиг некоторого навыка.
Блезуа отправился тоже с Мушкетоном.
Через несколько часов наши четверо друзей, проезжая по главной улице Дерби, заметили Блезуа, стоявшего на пороге одного приличного с виду дома. Здесь была приготовлена им квартира.
Весь день они даже не приближались к королю, боясь возбудить подозрение, и, вместо того чтобы обедать с полковником Гаррисоном, как накануне, обедали одни.
В условный час Грослоу явился. Д'Артаньян принял его как старого друга. Портос смерил его с ног до головы и усмехнулся, найдя, что, несмотря на ловкий удар, нанесенный Грослоу брату Парри, на вид он довольно жидковат. Атос и Арамис делали все возможное, чтобы скрыть отвращение, которое он им внушал.
В общем, Грослоу остался доволен приемом.
Атос и Арамис выдерживали свою роль. Около полуночи они ушли в свою комнату, дверь в которую как бы из предосторожности была оставлена открытой. К тому же Д'Артаньян вскоре прошел к ним, оставив Портоса одного сражаться с Грослоу.
Портос выиграл у Грослоу пятьдесят пистолей и по уходе его решил, что он гораздо более приятный собеседник, чем можно было судить с первого взгляда.
Что же касается Грослоу, то он дал себе слово сорвать завтра с д'Артаньяна столько же, сколько проиграл Портосу, и расстался с гасконцем, напомнив ему о вечернем свидании.
Мы говорим «вечернем», так как наши игроки разошлись в четыре часа утра.
День прошел как всегда. Д'Артаньян переходил от капитана Грослоу к полковнику Гаррисону, от полковника Гаррисона к своим друзьям. Человек, не знающий д'Артаньяна, решил бы, что он в прекрасном настроении, но друзья его, Атос и Арамис, заметили под наружной веселостью лихорадочное возбуждение.
— Что он замышляет? — говорил Арамис.
— Подождем, — отвечал Атос.
Портос ничего не говорил и только перебирал у себя в боковом кармане пятьдесят пистолей, выигранных у Грослоу, и по лицу его заметно было, что это занятие доставляло ему большое удовольствие.
Вечером прибыли в Ристон. Д'Артаньян собрал своих друзей. Теперь он уже не имел того веселого, беспечного вида, который напускал на себя весь день. Атос пожал руку Арамиса.
— Час близится! — тихо проговорил он ему.
— Да, — сказал услыхавший это д'Артаньян, — именно близится час: в эту ночь, друзья мои, мы спасем короля.
Атос вздрогнул; взор его загорелся.
— Д'Артаньян, — сказал он, охваченный сомнением после промелькнувшей надежды, — вы не шутите? Вы говорите правду? Шутить так было бы слишком зло.
— С вашей стороны странно, — отвечал ему Д'Артаньян, — что вы мне не верите. Скажите, когда и где вы видели, чтобы я шутил сердцем друга и жизнью короля? Я вам сказал и повторяю, что сегодня ночью мы освободим короля Карла. Вы поручили мне изыскать средство, и я нашел его.
Портос с беспредельным восхищением глядел на д'Артаньяна. Арамис улыбался с надеждой. Атос был бледен как смерть и дрожал всем телом.
— Говорите! — сказал он.
Портос еще больше раскрыл глаза, Арамис глядел прямо в рот д'Артаньяну.
— Мы приглашены сегодня вечером к Грослоу, вы знаете это?
— Да, — сказал Портос, — он просил дать ему возможность отыграться.
— Отлично. Но известно вам, где он будет отыгрываться?
— Нет.
— У короля.
— У короля? — воскликнул Атос.
— Да, друзья мои, у короля. Капитан Грослоу сегодня ночью дежурит при особе его величества, и, чтобы развлечься, он пригласил нас составить ему компанию…
— Всех четверых? — спросил Атос.
— Конечно, всех четверых: разве мы можем отлучиться от наших пленников?
— Ага! — сказал Арамис.
— И что же дальше? — проговорил Атос, дрожа от волнения.
— Мы пойдем к Грослоу, я и Портос со шпагами, а вы двое с кинжалами; вчетвером мы одолеем этих восьмерых дуралеев и их глупого начальника.
Что вы скажете на это, господин Портос?
— Я скажу, что это нетрудно, — отвечал Портос.
— Мы наденем на короля платье Грослоу, Мушкетон, Гримо и Блезуа будут ждать нас с оседланными лошадьми за углом соседней улицы. Мы сядем на них, помчимся и к утру будем уже в двадцати милях отсюда. Что, хорошо задумано, Атос?
Атос положил обе руки на плечи д'Артаньяна и посмотрел на него спокойным взглядом, с ласковой улыбкой.
— Я заявляю, друг мой, что в мире пет человека, способного сравниться с вами в благородстве и мужестве. Мы все считали вас равнодушным к нашему горю, которое вы имели полное право не разделять, — и вот только вы один из всех нас нашли средство, которое мы тщетно искали… Я повторяю тебе, Д'Артаньян, что ты лучше всех нас; я благословляю и люблю тебя, мой дорогой сын.
— И как это я не догадался! — воскликнул Портос, хлопнув себя по лбу.
— А между тем это так просто.
— Но если я хорошо понял, мы их всех перебьем? — спросил Арамис.
Атос вздрогнул и побледнел.
— Придется, черт возьми! — отвечал д'Артаньян. — Я долго думал, нельзя ли избежать этого, но, признаюсь, ничего не мог придумать.
— Что же, — сказал Арамис, положение такое, что разбирать не приходится. Как же мы будем действовать?
— У меня есть два плана, — отвечал Д'Артаньян.
— Первый? — спросил Арамис.
— Если мы окажемся там вчетвером, то по моему сигналу (а этим сигналом будет слово «Наконец!») каждый из нас вонзит свой кинжал в грудь ближайшего солдата. Четыре человека будут убиты, и шансы почти сравняются: нас будет четверо против пяти. Эти пятеро могут сдаться; тогда мы их свяжем и заткнем им рты. Если же они будут защищаться, то мы убьем их.
Но может случиться и так, что наш хозяин изменит свое намерение и пригласит только меня с Портосом. В таком случае, делать нечего, нам придется действовать быстрее и поработать каждому за двоих. Это будет немного труднее и произведет шум, но вы держитесь наготове со шпагами в руках и бегите на помощь, как только заслышите шум.
— Ну а если они уложат вас? — спросил Атос.
— Невозможно! — заявил д'Артаньян. — Эти пивные бочки слишком тяжелы и неповоротливы. Кроме того, Портос, наносите удар в горло; такой удар убивает сразу и не дает даже времени крикнуть.
— Великолепно! — сказал Портос. — Это будет славная резня.
— Ужасно! Ужасно! — повторял Атос.
— Ах, какой вы чувствительный, Атос! — сказал д'Артаньян. — Точно вам не приходилось убивать в бою! Впрочем, мой друг, — прибавил он, — если вы находите, что жизнь короля не стоит этого, я умолкаю. Хотите, я сейчас же пошлю сказать Грослоу, что нездоров?
— Нет, — сказал Атос, — вы правы, мой друг; простите мою слабость.
В эту минуту дверь отворилась, и на пороге появился английский солдат.
— Капитан Грослоу, — начал он на ломаном французском языке, — извещает господина д'Артаньяна и господина дю Валлона, что он ожидает их.
— Где именно? — спросил д'Артаньян.
— В комнате английского Навуходоносора, — отвечал солдат, заклятый пуританин.
— Хорошо! — сказал на прекрасном английском языке Атос, у которого кровь бросилась в лицо при таком оскорблении королевского достоинства. Хорошо, скажите капитану Грослоу, что мы идем.
Пуританский солдат удалился. Наши друзья приказали своим слугам оседлать восемь лошадей и ждать их, не отходя от лошадей и не спешиваясь, на углу переулка, находившегося в двадцати шагах от дома, в котором помещался король.