Приехав в Блуа, д'Артаньян получил деньги, которые Мазарини, горя нетерпением поскорее увидать его, решился выдать ему в счет будущих заслуг.
Расстояние от Парижа до Блуа обыкновенный всадник проезжает в четыре дня. Д'Артаньян подъехал к заставе Сен-Дени в полдень на третий день, а в прежнее время ему потребовалось бы на это не больше двух дней. Мы уже видели, что Атос, выехавший тремя часами позднее его, прибыл в Париж на целые сутки раньше.
Планше совсем отвык от таких прогулок, и Д'Артаньян упрекнул его в изнеженности.
— По ведь мы сделали сорок миль в три дня! — воскликнул Планше. По-моему, это очень недурно для кондитера!
— Неужели ты окончательно превратился в торговца, Планше, — сказал д'Артаньян, — и намерен прозябать в своей лавчонке даже теперь, после того как мы встретились?
— Гм! Не все же созданы для такой деятельной жизни, как вы, сударь, возразил Планше. — Посмотрите хоть на господина Атоса. Кто узнает в нем того храбреца и забияку, которого мы видели двадцать лет тому назад? Он живет теперь как настоящий помещик. Да и на самом деле, сударь, что может быть лучше спокойной жизни?
— Лицемер! — воскликнул д'Артаньян. — Сразу видно, что ты подъезжаешь к Парижу, а в Париже тебя ждут веревка и виселица.
Действительно, они уже подъезжали к заставе. Планше, боясь встретить знакомых, которых у него на этих улицах было множество, надвинул на глаза шляпу, а д'Артаньян закрутил усы, думая о Портосе, поджидавшем его на Тиктонской улице. Он придумывал, как бы отучить его от гомерических пьерфонских трапез и немножко сбить с него владетельную спесь.
Обогнув угол Мопмартрской улицы, д'Артаньян увидал в окне гостиницы «Козочка» Портоса. Разодетый в великолепный, расшитый серебром камзол небесно-голубого цвета, он зевал во весь рот, так что прохожие останавливались и с почтительным изумлением глядели на красивого, богатого господина, которому, по-видимому, ужасно наскучило и богатство и величие.
Портос тоже сразу заметил д'Артаньяна и Планше, как только они показались из-за угла.
— А, д'Артаньян! — воскликнул он. — Слава богу, вот и вы!
— Здравствуйте, любезный друг, — сказал д'Артаньян.
Кучка зевак в одну минуту собралась поглазеть на господ, перекликавшихся между собой, пока сбежавшиеся конюхи брали их лошадей под уздцы.
Но д'Артаньян нахмурил брови, а Планше сердито замахнулся, и это быстро заставило рассеяться толпу, которая становилась тем гуще, чем меньше понимала, ради чего она собралась.
Портос уже стоял на крыльце.
— Ах, милый друг, — сказал он, — как здесь скверно моим лошадям.
— Вот как! — сказал д'Артаньян. — Мне от души жаль этих благородных животных.
— Да и мне самому пришлось бы плохо, если бы не хозяйка, — продолжал Портос, самодовольно покачиваясь на своих толстых ногах. — Она очень недурна и умеет понимать шутки. Не будь этого, я, право же, перебрался бы в другую гостиницу.
Прекрасная Мадлен, вышедшая в это время тоже, отступила и побледнела как смерть, услыхав слова Портоса. Она думала, что сейчас повторится сцена, происшедшая когда-то у д'Артаньяна с швейцарцем. Но, к ее величайшему изумлению, д'Артаньян и ухом не повел при замечании Портоса и, вместо того чтобы рассердиться, весело засмеялся.
— Я понимаю, любезный друг! — сказал он. — Где же Тиктонской улице равняться с Пьерфонской долиной! Но успокойтесь, я покажу вам местечко получше.
— Когда же?
— Черт возьми! Надеюсь, что очень скоро.
— А, прекрасно!
При этом восклицании Портоса за дверью послышался слабый стон, и д'Артаньян, соскочивший с лошади, увидал рельефно выступающий огромный живот Мушкетона. Взгляд у него был жалобный, и глухие стенания вырывались из его груди.
— Должно быть, эта гнусная гостиница оказалась неподходящей и для вас, любезный Мустон? — спросил д'Артаньян, то ли сочувствуя Мушкетону, то ли подшучивая над ним.
— Он находит здешний стол отвратительным, — сказал Портос.
— Кто же мешает ему приняться за дело самому, как, бывало, в Шантильи?
— Здесь это невозможно, сударь, — грустно проговорил Мушкетон. Здесь нет ни прудов принца, в которых ловятся такие чудесные карпы, и лесов его высочества, где попадаются нежные куропатки. Что же касается до здешнего погреба, то я внимательно осмотрел его, и, право, он немногого стоит.
— Я охотно пожалел бы вас, господин Мустон, — сказал д'Артаньян, — не будь у меня другого, гораздо более неотложного дела… Любезный дю Валлон, — прибавил он, отводя Портоса в сторону, — я очень рад, что вы при полном параде: мы сию же минуту отправимся к кардиналу.
— Как? Неужели? — воскликнул ошеломленный Портос, широко открыв глаза.
— Да, мой друг.
— Вы хотите меня представить?
— Вас это пугает?
— Нет, но волнует.
— Успокойтесь, мои дорогой, это не прежний кардинал. Этот не подавляет своим величием.
— Все равно, д'Артаньян, вы понимаете — двор!
— Полноте, друг мой, теперь пет двора.
— Королева!
— Я чуть было не сказал, что теперь нет королевы. Королева? Не беспокойтесь: мы ее не увидим.
— Вы говорите, что мы сейчас же отправимся в Пале-Рояль?
— Сейчас же, — сказал д'Артаньян, — по чтобы не было задержки, я попрошу вас одолжить мне одну из ваших лошадей.
— Извольте. Все четыре к вашим услугам.
— О, в этот раз я удовольствуюсь только одной.
— А возьмем мы с собой слуг?
— Да. Возьмите Мушкетона, это не помешает. Что же касается Планше, то у него есть свои причины не являться ко двору.
— А почему?
— Гм! Он не в ладах с его преосвященством.
— Мустон! — крикнул Портос. — Оседлайте Вулкана и Баярда.
— А мне, сударь, прикажете ехать на Рюсто?
— Нет, возьми хорошую лошадь, Феба или Гордеца. Мы поедем с парадным визитом.
— А! — с облегчением вздыхая, — сказал Мушкетон. — Значит, мы поедем только в гости?
— Ну да, Мустон, только и всего, — ответил Портос. — Но на всякий случай положите нам в кобуры пистолеты. Мои уже заряжены и лежат в сумке у седла.
Мушкетон глубоко вздохнул: что за парадный визит, который надо делать, вооружась до зубов?
— Вы правы, д'Артаньян, — сказал Портос, провожая глазами своего уходившего дворецкого и любуясь им. — Достаточно взять одного Мустона, — у него очень представительный вид.
Д'Артаньян улыбнулся.
— А вы разве не будете переодеваться? — спросил Портос.
— Нет, я поеду так, как есть.
— Но ведь вы весь в поту и пыли, и ваши башмаки забрызганы грязью!
— Ничего, этот дорожный костюм только докажет кардиналу, как я спешил явиться к нему.
В эту минуту Мушкетон вернулся с тремя оседланными лошадьми. Д'Артаньян вскочил в седло легко, точно после недельного отдыха.
— Эй! — крикнул он Планше. — Мою боевую шпагу!
— А я взял придворную, — сказал Портос, показывая свою короткую, с золоченым эфесом шпагу.
— Возьмите лучше рапиру, любезный друг.
— Зачем?
— Так, на всякий случай. Поверьте мне, возьмите ее.
— Рапиру, Мустон! — сказал Портос.
— Вы словно на войну собираетесь, сударь! — воскликнул Мушкетон. Если нам предстоит поход, пожалуйста, не скрывайте этого от меня. Я, по крайней мере, хоть приготовлюсь.
— Вы знаете, Мустон, — сказал д'Артаньян, — что с нами всегда лучше быть готовым ко всему. У вас плохая память, вы забыли, что мы не имеем обыкновения проводить ночи за серенадами и танцами?
— Увы, это истинная правда! — проговорил Мушкетон, вооружаясь с головы до ног. — Я действительно забыл.
Они поехали крупной рысью и в четверть восьмого были около кардинальского дворца. По случаю троицына дня на улицах было очень много народу, и прохожие с удивлением смотрели на двух всадников, из которых один казался таким чистеньким, точно его только что вынули из коробки, а другой был весь покрыт пылью и грязью, словно сейчас прискакал с поля битвы.
Зеваки глазели и на Мушкетона. В те времена роман «Дон-Кихот» был в большой славе, и прохожие уверяли, что это Санчо, потерявший своего господина, но нашедший взамен его двух других.
Войдя в приемную, д'Артаньян очутился среди знакомых; во дворце на карауле стояли как раз мушкетеры его полка. Он показал служителю письмо Мазарини и попросил немедленно доложить о себе.
Служитель поклонился и прошел к его преосвященству.
Д'Артаньян обернулся к Портосу, и ему показалось, что тот вздрогнул.
Он улыбнулся и шепнул ему:
— Смелее, любезный друг, не смущайтесь! Поверьте, орел уж давно закрыл свои глаза, и мы будем иметь дело с простым ястребом. Советую вам держаться так прямо, как на бастионе Сен-Жерве, и не особенно низко кланяться этому итальянцу, чтобы не уронить себя в его мнении.
— Хорошо, хорошо, — ответил Портос.
Возвратился служитель.
— Пожалуйте, господа, — сказал он. — Его преосвященство ожидает вас.
Мазарини сидел у себя в кабинете, просматривая список лиц, получающих пенсии и бенефиции, и старался сократить его, вычеркивая побольше имен.
Он искоса взглянул на д'Артаньяна и Портоса. Глаза его радостно блеснули, но он притворился совершенно равнодушным.
— А, это вы, господин лейтенант! — сказал он. — Вы отлично сделали, что поспешили. Добро пожаловать.
— Благодарю вас, монсеньер. Я весь к вашим услугам, так же как господин дю Валлон, мой старый друг, тот самый, который некогда, желая скрыть свое знатное происхождение, служил под именем Портоса.
Портос поклонился кардиналу.
— Великолепный воин! — сказал Мазарини.
Портос повернул голову направо, потом налево и с большим достоинством расправил плечи.
— Лучший боец во всем королевстве, монсеньер, — сказал Д'Артаньян. Многие подтвердили бы вам это, если бы только они могли еще говорить.
Портос поклонился д'Артаньяну.
Мазарини любил рослых солдат почти так же, как позднее любил их Фридрих, король прусский. Он с восхищением оглядел мускулистые руки, широкие плечи и внимательные глаза Портоса. Ему казалось, что он видит перед собой во плоти и крови спасение своего поста и умиротворение государства.
Это напомнило ему, что прежде содружество мушкетеров состояло из четырех человек.
— А что же ваши два других, товарища? — спросил он.
Портос открыл рот, полагая, что пора наконец и ему вставить словечко.
Но Д'Артаньян взглядом остановил его.
— Наши друзья не могли приехать сейчас, — сказал он. — Они присоединятся к нам позже.
Мазарини слегка кашлянул.
— А господин дю Валлон не так занят, как они, и согласен вернуться на службу?
— Да, монсеньер, и из одной только преданности к вам, ибо господин де Брасье богат.
— Богат? — повторил Мазарини. Это было единственное слово, имевшее привилегию всегда внушать ему уважение.
— Пятьдесят тысяч ливров годового дохода, — сказал Портос.
Это была первая произнесенная им фраза.
— Так, значит, из одной только преданности ко мне? — проговорил Мазарини со своей лукавой улыбкой. — Из одной только преданности?
— Ваше преосвященство как будто не совсем верит в это слово? — спросил Д'Артаньян.
— А вы, господин гасконец? — сказал Мазарини, облокотясь на стол и опершись подбородком на руки.
— Я? Я верю в преданность, ну, например, как верят имени, данному при святом крещении, которого еще недостаточно одного, без названия поместья. Конечно, бывают люди, более или менее преданные, но я предпочитаю, чтобы в глубине их преданности скрывалось еще кое-что другое.
— А что хотел бы скрывать в глубине своей преданности ваш друг?
— Мой друг, ваше преосвященство, владеет тремя великолепными поместьями: дю Валлон в Корбее, де Брасье в Суассоне и де Пьерфон в Валуа.
Так вот ему бы хотелось, чтобы одному из поместий было присвоено наименование баронства.
— Только и всего? — сказал Мазарини и весь сощурился от радости, что можно будет вознаградить преданность Портоса, не развязывая кошелька. Ну, мы устроив это.
— И я буду бароном? — воскликнул Портос, делая шаг вперед.
— Я уже говорил, что будете, — сказал д'Артаньян, удерживая его на месте, — и его преосвященство подтверждает вам это.
— А чего желаете вы, господин д'Артаньян? — спросил Мазарини.
— В будущем сентябре, монсеньер, исполнится двадцать лет с тех пор, как кардинал Ришелье произвел меня в лейтенанты.
— Да. И вам хочется, чтобы кардинал Мазарини произвел вас в капитаны?
Д'Артаньян поклонился.
— Ну что же, в этом нет ничего невозможного. Посмотрим, посмотрим, господа! А теперь, какую службу предпочитаете вы, господин дю Валлон? В городе или в деревне?
Портос раскрыл рот, но д'Артаньян снова перебил его.
— Господин дю Валлон, так же как и я, больше всею любит что-нибудь из ряду вон выходящее, какие-нибудь предприятия, которые считаются безумными и невозможными.
Эта хвастливая речь пришлась Мазарини по вкусу. Он задумался.
— А я, откровенно говоря, рассчитывал дать вам своего рода поручение, связанное с пребыванием на одном месте, — наконец сказал он. — У меня есть кое-какие опасения… Но что это?
В приемной послышался какой-то шум и громкий говор, и в ту же минуту дверь в кабинет распахнулась. Вбежал покрытый пылью и грязью офицер.
— Господин кардинал! Где господин кардинал? — кричал он.
Мазарини подумал, что его хотят убить, и подался назад вместе со своим креслом. Д'Артаньян и Портос выступили вперед и заслонили кардинала от вошедшего.
— Послушайте, сударь, — сказал Мазарини, — что это вы врываетесь ко мне, точно в трактир?
— Только два слова, монсеньер! — сказал тот, к кому относилось это замечание. — Мне необходимо немедленно и с глазу на глаз переговорить с вами. Я де Пуэн, караульный офицер Венсенского замка.
По бледному, расстроенному лицу офицера Мазарини понял, что тот привез какое-то важное известие, и знаком велел д'Артаньяну и Портосу отойти и сторону.
Они ушли в глубь кабинета.
— Говорите, говорите скорей! — сказал Мазарини. — Что случилось?
— Случилось, ваше преосвященство, то, что герцог де Бофор убежал из Венсенской крепости.
Мазарини вскрикнул и, побледнев еще больше, чем офицер, привезший эту весть, откинулся без сил на спинку кресла.
— Убежал! — повторил оп. — Герцог де Бофор убежал!
— Я был на валу и видел, как он бежал.
— И вы не стреляли?
— Он был вне пределов ружейного выстрела, монсеньер.
— Что же делал господин Шавиньи?
— Он был в отлучке.
— А Ла Раме?
— Его нашли связанным в комнате герцога. Во рту у него был кляп, а рядом валялся кинжал.
— Ну а этот его помощник?
— Он оказался сообщником герцога и бежал вместе с ним.
Мазарини застонал.
— Монсеньер, — сказал д'Артаньян, подходя к кардиналу.
— Что такое?
— Мне кажется, что вы, ваше преосвященство, теряете драгоценное время.
— Что это значит?
— Если вы сейчас же пошлете погоню за герцогом, его, быть может, еще удастся задержать. Франция велика: до ближайшей границы не меньше шестидесяти миль.
— А кого мне послать за ним? — сказал Мазарини.
— Меня, черт возьми!
— И вы поймаете его?
— Почему же нет?
— Вы беретесь задержать герцога де Бофора, вооруженного и окруженного сообщниками?
— Если бы вы приказали мне поймать дьявола, монсеньер, я схватил бы его за рога и привел к вам.
— Я тоже, — сказал Портос.
— И вы? — сказал Мазарини, с изумлением смотря на них. — Но ведь герцог не сдастся без отчаянного сопротивления.
— Ну что же, бой — так бой! — воскликнул д'Артаньян, и глаза его засверкали. — Мы уж давно не бились, не правда ли, Портос?
— Бой — так бой, — сказал Портос.
— И вы надеетесь догнать его?
— Да, если наши лошади будут лучше, чем у них.
— В таком случае берите всех солдат, каких найдете здесь, и поезжайте!
— Это ваш приказ, монсеньер?
— Даже письменный, за моей подписью, — сказал Мазарини, взяв лист бумаги и написав на нем несколько слов.
— Прибавьте еще, монсеньер, что мы имеем право брать всех лошадей, какие нам встретятся на пути.
— Конечно, конечно, — сказал Мазарини, — служба короля! Вот вам приказ, поезжайте!
— Слушаю, монсеньер.
— Господин дю Валлон, — сказал Мазарини, — ваше баронство сидит на одном коне с Бофором. Вам остается лишь поймать его. Вам, любезный господин д'Артаньян, я не обещаю ничего, но вы можете требовать от меня все, что захотите, если доставите герцога живым или мертвым.
— На коней, Портос! — воскликнул д'Артаньян, хватая за руку своего друга.
— Я готов, — с величайшим спокойствием сказал Портос.
Они спустились с широкой лестницы, прихватывая по дороге встречавшихся солдат и крича: «На коней, на коней!»



Их набралось человек десять.
Д'Артаньян и Портос вскочили на Вулкана и Баярда. Мушкетон сел на Феба.
— За мной! — крикнул д'Артаньян.
— Вперед! — добавил Портос.
И пришпоренные копи помчались, точно бешеный вихрь, по улице Сент-Оноре.
— Ну, господин барон, — сказал д'Артаньян, — я обещал дать вам случай подраться и, как видите, исполнил свое обещание.
— Да, капитан, — ответил Портос.
Они оглянулись. Мушкетон, вспотевший больше, чем его лошадь, летел за ними на изрядном расстоянии. Позади него скакали галопом десятеро солдат.
Испуганные горожане выбегали из домов. Встревоженные собаки провожали всадников громким лаем.
На углу кладбища Святого Иоанна д'Артаньян сбил с ног какого-то человека. Но не такое это было событие, чтобы стоило ради него останавливаться, и всадники продолжали нестись вперед, словно у лошадей выросли крылья.
Увы, на свете нет ничтожных событий, и, как мы увидим дальше, это маленькое происшествие едва не погубило монархию.