Мышеловка отнюдь не изобретение наших дней. Как только общество изобрело полицию, полиция изобрела мышеловку.
      Принимая во внимание, что читатели наши не привыкли еще к особому языку парижской полиции и что мы впервые за пятнадцать с лишним лет нашей сочинительской работы употребляем такое выражение применительно к этой штуке, постараемся объяснить, о чем идет речь.
      Когда в каком-нибудь доме, все равно в каком, арестуют человека, подозреваемого в преступлении, арест этот держится в тайне. В первой комнате квартиры устраивают засаду из четырех или пяти полицейских, дверь открывают всем, кто бы ни постучал, захлопывают ее за ними и арестовывают пришедшего. Таким образом, не проходит и двух-трех дней, как все постоянные посетители этого дома оказываются под замком.
      Вот что такое мышеловка.
      В квартире г-на Бонасье устроили именно такую мышеловку, и всех, кто туда показывался, задерживали и допрашивали люди г-на кардинала. Так как в помещение, занимаемое д'Артаньяном во втором этаже, вел особый ход, то его гости никаким неприятностям не подвергались.
      Приходили к нему, впрочем, только его три друга. Все трое занимались розысками, каждый по-своему, но пока еще ничего не нашли, ничего не обнаружили. Атос решился даже задать несколько вопросов г-ну де Тревилю, что, принимая во внимание обычную неразговорчивость славного мушкетера, крайне удивило капитана. Но де Тревиль ничего не знал, кроме того, что в тот день, когда он в последний раз видел кардинала, короля и королеву, кардинал казался озабоченным, король как будто был чем-то обеспокоен, а покрасневшие глаза королевы говорили о том, что она либо не спала ночь, либо плакала. Последнее обстоятельство его не поразило: королева со времени своего замужества часто не спала по ночам и много плакала.
      Господин де Тревиль на всякий случай все же напомнил Атосу, что он должен преданно служить королю и особенно королеве, и просил передать это пожелание и его друзьям.
      Что же касается д'Артаньяна, то он засел у себя дома. Свою комнату он превратил в наблюдательный пункт. В окно он видел всех, кто приходил и попадался в западню. Затем, разобрав паркет, так что от нижнего помещения, где происходил допрос, его отделял один только потолок, он получил возможность слышать все, что говорилось между сыщиками и обвиняемым. Допросы, перед началом которых задержанных тщательно обыскивали, сводились почти неизменно к следующему:
      "Не поручала ли вам госпожа Бонасье передать чтонибудь ее мужу или другому лицу?"
      "Не поручал ли вам господин Бонасье передать чтонибудь его жене или другому лицу?"
      "Не поверяли ли они вам устно каких-нибудь тайн?"
      "Если бы им что-нибудь было известно, - подумал д'Артаньян, - они не спрашивали бы о таких вещах. Теперь вопрос: что, собственно, они стремятся узнать? Очевидно, находится ли Бекингэм в Париже и не было ли у него или не предстоит ли ему свидание с королевой".
      Д'Артаньян остановился на этом предположении, которое, судя по всему, не было лишено вероятности.
      А пока мышеловка действовала непрерывно, и внимание д'Артаньяна не ослабевало.
      Вечером, на другой день после ареста несчастного Бонасье, после ухода Атоса, который отправился к г-ну де Тревилю, едва часы пробили девять и Планше, еще не постеливший на ночь постель, собирался приняться за это дело, кто-то постучался с улицы во входную дверь. Дверь сразу же отворилась, затем захлопнулась: кто-то попал в мышеловку.
      Д'Артаньян бросился к месту, где был разобран пол, лег навзничь и весь превратился в слух.
      Вскоре раздались крики, затем стоны, которые, по-видимому, пытались заглушить. Допроса не было и в помине.
      "Дьявол! - подумал д'Артаньян. - Мне кажется, что это женщина: ее обыскивают, она сопротивляется... Они применяют силу... Негодяи!.. "
      Д'Артаньяну приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не вмешаться в происходившее там, внизу.
      - Но я же говорю вам, господа, что я хозяйка этого дома, я же говорю вам, что я госпожа Бонасье, что я служу королеве! - кричала несчастная женщина.
      - Госпожа Бонасье! - прошептал д'Артаньян. - Неужели мне повезло и я нашел то, что разыскивают все?
      - Вас-то мы и поджидали! - отвечали ей.
      Голос становился все глуше. Поднялась какая-то шумная возня. Женщина сопротивлялась так, как может сопротивляться женщина четверым мужчинам.
      - Пустите меня... пусти... - прозвучал еще женский голос. Это были последние членораздельные звуки.
      - Они затыкают ей рот, сейчас они уведут ее! - воскликнул д'Артаньян, вскакивая, словно на пружине. - Шпагу!.. Да она при мне... Планше!
      - Что прикажете?
      - Беги за Атосом, Портосом и Арамисом. Кого-нибудь из них ты наверняка застанешь, а может быть, все трое уже вернулись домой. Пусть захватят оружие, пусть спешат, пусть бегут сюда... Ах, вспомнил: Атос у господина де Тревиля.
      - Но куда же вы, куда же вы, сударь?
      - Я спущусь вниз через окно! - крикнул д'Артаньян. - Так будет скорее. А ты заделай дыру в паркете, подмети пол, выходи через дверь и беги, куда я приказал.
      - О сударь, сударь, вы убьетесь! - закричал Планше.
      - Молчи, осел! - крикнул д'Артаньян.
      И, ухватившись рукой за подоконник, он соскочил со второго этажа, к счастью не очень высокого; он даже не ушибся.
      И тут же, подойдя к входным дверям, он тихонько постучал, прошептав:
      - Сейчас я тоже попадусь в мышеловку, и горе тем кошкам, которые посмеют тронуть такую мышь!
      Не успел молоток удариться в дверь, как шум внутри замер. Послышались шаги, дверь распахнулась, и д'Артаньян, обнажив шпагу, ворвался в квартиру г-на Бонасье, дверь которой, очевидно снабженная пружиной, сама захлопнулась за ним.
      И тогда остальные жильцы этого злополучного дома, а также и ближайшие соседи услышали отчаянные крики, топот, звон шпаг и грохот передвигаемой мебели. Немного погодя все те, кого встревожил шум и кто высунулся в окно, чтобы узнать, в чем дело, могли увидеть, как снова раскрылась дверь и четыре человека, одетые в черное, не вышли, а вылетели из нее, словно стая вспугнутых ворон, оставив на полу и на углах столов перья, выдранные из их крыльев, другими словами - лоскутья одежды и обрывки плащей.
      Победа досталась д'Артаньяну, нужно сказать, без особого труда, так как лишь один из сыщиков оказался вооруженным, да и то защищался только для виду. Остальные, правда, пытались оглушить молодого человека, швыряя в пего стульями, табуретками и даже горшками. Но несколько царапин, нанесенных шпагой гасконца, нагнали на них страху. Десяти минут было достаточно, чтобы нанести им полное поражение, и д'Артаньян стал господином на поле боя.
      Соседи, распахнувшие окна с хладнокровием, свойственным парижанам в те времена постоянных мятежей и вооруженных столкновений, захлопнули их тотчас же после бегства четырех одетых в черное. Чутье подсказывало им, что пока все кончено.
      Кроме того, было уже довольно поздно, а тогда, как и теперь, в квартале, прилегавшем к Люксембургскому дворцу, спать укладывались рано.
      Д'Артаньян, оставшись наедине с г-жой Бонасье, повернулся к ней. Бедняжка почти без чувств лежала в креоле. Д'Артаньян окинул ее быстрым взглядом.
      То была очаровательная женщина лет двадцати пяти или двадцати шести, темноволосая, с голубыми глазами, чуть-чуть вздернутым носиком, чудесными зубками. Мраморно-белая кожа ее отливала розовым, подобно опалу. На этом, однако, кончались черты, по которым ее можно было принять за даму высшего света. Руки были белые, до форма их была грубовата. Ноги также не указывали на высокое происхождение. К счастью для д'Артаньяна, его еще не могли смутить такие мелочи.
      Разглядывая г-жу Бонасье и, как мы уже говорили, остановив внимание на ее ножках, он вдруг заметил лежавший на полу батистовый платочек и поднял его. На уголке платка выделялся герб, виденный им однажды на платке, из-за которого они с Арамисом чуть не перерезали друг другу горло.
      Д'Артаньян с тех самых пор питал недоверие к платкам с гербами. Поэтому он, ничего не говоря, вложил поднятый им платок в карман г-жи Бонасье. Молодая женщина в эту минуту пришла в себя. Открыв глаза и в страхе оглядевшись кругом, она увидела, что квартира пуста и она одна со своим спасителем. Она сразу же с улыбкой протянула ему руки. Улыбка г-жи Бонасье была полна очарования.
      - Ах, сударь, - проговорила она, - вы спасли меня! Позвольте мне поблагодарить вас.
      - Сударыня, - ответил д'Артаньян, - я сделал только то, что сделал бы на моем месте любой дворянин. Поэтому вы не обязаны мне никакой благодарностью.
      - О нет, нет, и я надеюсь доказать вам, что умею быть благодарной! Но что было нужно от меня этим людям, которых я сначала приняла за воров, и почему здесь нет господина Бонасье?
      - Эти люди, сударыня, были во много раз опаснее воров. Это люди господина кардинала. Что же касается вашего мужа, господина Бонасье, то его нет здесь потому, что его вчера арестовали и увели в Бастилию.
      - Мой муж в Бастилии? - воскликнула г-жа Бонасье. - Что же он мог сделать? Ведь он - сама невинность!
      И какое-то подобие улыбки скользнуло по все еще испуганному лицу молодой женщины.
      - Что он сделал, сударыня? - произнес д'Артаньян. - Мне кажется, единственное его преступление заключается в том, что он имеет одновременно счастье и несчастье быть вашим супругом.
      - Но, значит, вам известно, сударь...
      - Мне известно, что вы были похищены.
      - Но кем, кем? Известно ли вам это? О, если вы знаете это, скажите мне!
      - Человеком лет сорока - сорока пяти, черноволосым, смуглым, с рубцом на левом виске...
      - Верно, верно! Но имя его?
      - Имя?.. Вот этого-то я и не знаю.
      - А муж мой знал, что я была похищена?
      - Он узнал об этом из письма, написанного самим похитителем.
      - А догадывается ли он, - спросила г-жа Бонасье, смутившись, - о причине этого похищения?
      - Он предполагал, как мне кажется, что здесь была замешана политика.
      - Я сомневалась в этом вначале, но сейчас я такого мнения. Итак, он ни на минуту не усомнился во мне, этот добрый господин Бонасье?
      - О, ни на одну минуту! Он так гордился вашим благоразумием и вашей любовью.
      Улыбка еще раз чуть заметно скользнула по розовым губкам этой хорошенькой молодой женщины.
      - Но как вам удалось бежать? - продолжал допытываться д'Артаньян.
      - Я воспользовалась минутой, когда осталась одна, и так как с сегодняшнего утра мне стала ясна причина моего похищения, то я с помощью простынь спустилась на окна. Я думала, что мой муж дома, и прибежала сюда.
      - Чтоб искать у него защиты?
      - О нет! Бедный, милый мой муж! Я знала, что он не способен защитить меня. Но так как он мог другим путем услужить нам, я хотела его предупредить.
      - О чем?
      - Нет, это уже не моя тайна! Я поэтому не могу раскрыть ее вам.
      - Кстати, - сказал д'Артаньян, - простите, сударыня, что, хоть я и гвардеец, все же я вынужден призвать вас к осторожности: мне кажется, место здесь неподходящее для того, чтобы поверять какие-либо тайны. Сыщики, которых я прогнал, вернутся с подкреплением. Если они застанут нас здесь, мы погибли. Я, правда, послал уведомить трех моих друзей, но кто знает, застали ли их дома...
      - Да-да, вы правы! - с испугом воскликнула г-жа Бонасье. - Бежим, скроемся скорее отсюда!
      С этими словами она схватила д'Артаньяна под руку и потянула его к двери.
      - Но куда бежать? - вырвалось у д'Артаньяна. - Куда скрыться?
      - Прежде всего подальше от этого дома! Потом увидим.
      Даже не прикрыв за собой дверей, они, выйдя из дома, побежали по улице Могильщиков, завернули на Королевский Ров и остановились только у площади Сен-Сюльпис.
      - А что же нам делать дальше? - спросил д'Артаньян. - Куда мне проводить вас?
      - Право, не знаю, что ответить вам... - сказала г-жа Бонасье. - Я собиралась через моего мужа вызвать господина де Ла Порта и от него узнать, что произошло в Лувре за последние три дня и не опасно ли мне туда показываться.
      - Но ведь я могу пойти и вызвать господина де Ла Порта, - сказал д'Артаньян.
      - Конечно. Но беда в одном: господина Бонасье в Лувре знали, и его бы пропустили, а вас не знают, и двери для вас будут закрыты.
      - Пустяки! - возразил д'Артаньян. - У какого-нибудь из входов в Лувр, верно, есть преданный вам привратник, который, услышав пароль...
      Госпожа Бонасье пристально поглядела на молодого человека.
      - А если я скажу вам этот пароль, - прошептала она, - забудете ли вы его тотчас же после того, как воспользуетесь им?
      - Честное слово, слово дворянина! - произнес д'Артаньян тоном, не допускавшим сомнений.
      - Хорошо. Я верю вам. Вы, кажется, славный молодой человек. И от вашей преданности, быть может, зависит ваше будущее.
      - Я не требую обещаний и честно сделаю все, что будет в моих силах, чтобы послужить королю и быть приятным королеве, - сказал д'Артаньян. - Располагайте мною как другом.
      - Но куда вы спрячете меня на это время?
      - Нет ли у вас человека, к которому бы господин де Ла Порт мог за вами прийти?
      - Нет, я не хочу никого посвящать в это дело.
      - Подождите, - произнес д'Артаньян. - Мы рядом с домом Атоса... Да, правильно.
      - Кто это - Атос?
      - Один из моих друзей.
      - Но если он дома и увидит меня?
      - Его нет дома, и, пропустив вас в квартиру, я ключ унесу с собой.
      - А если он вернется?
      - Он не вернется. В крайнем случае ему скажут, что я привел женщину и эта женщина находится у него.
      - Но это может меня очень сильно скомпрометировать, понимаете ли вы это?
      - Какое вам дело! Никто вас там не знает. И к тому же мы находимся в таком положении, что можем пренебречь приличиями.
      - Хорошо. Пойдемте же к вашему другу. Где он живет?
      - На улице Феру, в двух шагах отсюда.
      - Идем.
      И они побежали дальше. Атоса, как и предвидел Д'Артаньян, не было дома. Д'Артаньян взял ключ, который ему, как другу Атоса, всегда беспрекословно давали, поднялся по лестнице и впустил г-жу Бонасье в маленькую квартирку, уже описанную нами выше.
      - Располагайтесь, как дома, - сказал он. - Погодите: заприте дверь изнутри и никому не отпирайте иначе, как если постучат три раза... вот так. - И он стукнул три раза - два раза подряд и довольно сильно, третий раз после паузы и слабее.
      - Хорошо, - сказала г-жа Бонасье. - Теперь моя очередь дать вам наставление.
      - Слушаю вас.
      - Отправляйтесь в Лувр и постучитесь у калитки, выходящей на улицу Эшель. Попросите Жермена.
      - Хорошо. А затем?
      - Он спросит, что вам угодно, и вместо ответа вы скажете два слова: Тур и Брюссель. Тогда он исполнит ваше приказание.
      - Что же я прикажу ему?
      - Вызвать господина де Ла Порта, камердинера королевы.
      - А когда он вызовет его и господин де Ла Порт выйдет?
      - Вы пошлете его ко мне.
      - Прекрасно. Но где и когда я увижу вас снова?
      - А вам очень хочется встретиться со мной опять?
      - Конечно!
      - Тогда предоставьте мне позаботиться об этом и будьте спокойны.
      - Я полагаюсь на ваше слово.
      - Можете положиться.
      Д'Артаньян поклонился г-же Бонасье, бросив ей самый влюбленный взгляд, каким только можно было охватить всю ее маленькую фигурку, и, нока сходил с лестницы, услышал, как дверь позади него захлопнулась и ключ дважды повернулся в замке. Мигом добежал он до Лувра. Подходя к калитке с улицы Эшель, он услышал, как дробило десять часов. Все события, только что описанные нами, промелькнули за какие-нибудь полчаса.
      Все произошло так, как говорила г-жа Бонасье. Услышав пароль, Жермен поклонился. Не прошло и десяти минут, как Ла Порт был уже в комнате привратника. Д'Артаньян в двух словах рассказал ему обо всем, что произошло, и сообщил, где находится г-жа Бонасье. Ла Порт дважды повторил адрес и поспешил к выходу. Но, не сделав и двух шагов, он вдруг вернулся.
      - Молодой человек, - сказал он, обращаясь к д'Артаньяну, - разрешите дать вам совет.
      - Какой именно?
      - То, что произошло, может доставить вам неприятности.
      - Вы думаете?
      - Я уверен. Нет ли у вас друга, у которого отстают часы?
      - Ну, что же дальше?
      - Навестите его, с тем чтобы потом он мог засвидетельствовать, что в половине десятого вы находились у пего. Юристы называют это алиби.
      Д'Артаньян нашел совет благоразумным и что было сил помчался к г-ну де Тревилю. Но, не заходя в гостиную, где, как всегда, было много народу, он попросил разрешения пройти в кабинет. Так как Д'Артаньян часто бывал здесь, просьбу его сразу же удовлетворили, и слуга отправился доложить г-ну де Тревилю, что его молодой земляк, желая сообщить нечто важное, просит принять его. Минут через пять г-н де Тревиль уже прошел в кабинет. Он спросил у д'Артаньяна, чем он может быть ему полезен и чему он обязан его посещением в такой поздний час.
      - Простите, сударь! - сказал Д'Артаньян, который, воспользовавшись минутами, пока оставался один, успел переставить часы на три четверти часа назад. - Я думал, что в двадцать пять минут десятого еще не слишком поздно явиться к вам.
      - Двадцать пять минут десятого? - воскликнул г-н де Тревиль, поворачиваясь к стенным часам. - Да нет, не может быть!
      - Поглядите сами, - сказал Д'Артаньян, - и вы убедитесь.
      - Да, правильно, - произнес де Тревиль. - Я был уверен, что уже позднее. Но что же вам от меня нужно?
      Тогда Д'Артаньян пустился в пространный рассказ о королеве. Он поделился своими тревогами по поводу ее положения, сообщил, что он слышал относительно замыслов кардинала, направленных против Бекингэма, и речь его была полна такой уверенности и такого спокойствия, что де Тревиль не мог ему не поверить, тем более что и он сам, как мы уже говорили, уловил нечто новое в отношениях между кардиналом, королем и королевой.
      Когда пробило десять часов, д'Артаньян расстался с г-ном до Тревилем, который, поблагодарив его за сообщенные ему сведения и посоветовав всегда верой и правдой служить королю и королеве, вернулся в гостиную.
      Спустившись с лестницы, д'Артаньян вдруг вспомнил, что забыл свою трость. Поэтому он быстро поднялся обратно, вошел в кабинет и тут же сразу передвинул стрелки на место, чтобы на следующее утро никто не мог заметить, что часы отставали. Уверенный теперь, что у него есть свидетель, готовый установить его алиби, он спустился вниз и вышел на улицу.